Я сидел за компом в кромешной тьме, укутавшись в одеяло, и листал ленту соцсети.
Звонок.
На экране высветилось «Лена».
— Да? — ответил я.
— Привет. Ты умеешь ставить уколы?
— Пару раз ставил собаке. А что?
— Мне нужна помощь. Приди, пожалуйста. Как можно скорее.
— Зачем? Что случилось?
— Пожалуйста, прошу тебя, просто приди. Тебе сложно?
— Нет, не сложно. Жди. Выхожу.
Я жил через два дома от неё. Наверняка она только поэтому позвонила именно мне тот день. А вовсе не потому что я к тому моменту подкатывал к ней уже полгода, а она благополучно меня отшивала.
Какой миленький мальчик. Всё сделает ради меня. Славный ручной пёсик. Сорвался с места и помчался к ней, стоило только набрать номер.
Уже через пять минут я был у её дома. Готов был встать на задние лапки и просить кусочек заветренной колбаски из сои, консервантов и вторсырья.
Звонок в домофон. Дверь открылась без лишних слов. Минуя лифт, поднялся по лестнице на третий этаж. Двери были открыты. У входа меня никто не ждал.
— Привет? — спросил я на пороге.
Никто не ответил. В такие моменты, — когда не знаешь, чего ждать, — время замедляется. Спустя пару секунд она появилась в коридоре. Её лицо бледное как иней, Отёкшее от слёз.
— О боже, что случилось?
— Пойдём.
За эти полгода надежд и отчаяния, пока я пытался завоевать её сердце, мне удалось побывать в её квартире всего несколько раз. Все несколько раз ещё летом, когда квартира была пуста, и мы могли с ней делать всё, что вздумается. Всё, что вздумается ей.
Она отвела меня в гостиную комнату. Всё как всегда, всё в персиковых тонах: гостиный гарнитур, стеклянный столик, мягкий коврик с узорами в виде мопсов и небольшой диван, на котором лежало лихорадочно дрожащее мокрое тело исхудавшей до костей девушки с соломенными сальными волосами до плеч. На ней не было ничего. Только серые истёртые трусы. Руки и ноги исколоты: местами следы от инъекций, местами кровоточащие ранки, местами гнойники, местами просто не зажившие дырки.
Лена вложила в мою руку шприц, пока я в шоке смотрел на живой труп. Она прижалась к стене, сползла на пол и в истерике заревела.
Вот этот момент. Когда мгновение отражается в нашем сердце вечностью. Время замедляется, а весь мир словно затаился. Мозг охватывает судорога.
Я может так и стоял бы в оцепенении, если бы она сквозь слёзы не сказала:
— Обычно она сама себе ставила… Но ей стало плохо. Я смогла только наполнить шприц. Но поставить духу не хватило.
Если она не рассказала бы сама, вряд ли я стал бы спрашивать сам. Также, как не стал спрашивать, кто эта девушка на диване.
— Что с ней? — спросил я.
— Она болеет. Сильно болеет.
— Это я понял. Что здесь? — спросил я, показывая шприц.
— Не знаю. Ей прописали.
— Прописали?
— Да.
— Точно прописали?
— Да! Я знаю только дозу, которую она обычно колола.
Я недовольно покачал головой. Подошёл к телу. Глубоко вздохнул, в надежде набраться смелости. И ввёл инъекцию. После чего сел на пол возле Лены, а шприц откинул в сторону. Мы молча сидели и томились в ожидании хоть какой-либо реакции.
— Почему ты не вызвала скорую? — спросил я.
— Не знаю, — молчание, — испугалась.
— А если эта штука не поможет?
— Должна.
— Ты же сама сказала, что она сама вкалывала себе…
— Она должна помочь!
— …Значит, вводила эту дозу тогда, когда в состоянии была. А сейчас она явно не в состоянии…
— Прекрати!
— …Ты уверена, что тут нужная доза? И что вообще в данном случае стоило вводить именно это?
— Что ты делаешь? Зачем ты это делаешь? Оставь меня в покое!
— Ты серьёзно? Решила истерику устроить? Да я помочь тебе пытаюсь!
— Чем помочь? Тем, что лишь сильнее пугаешь меня? Что по-твоему мне нужно было делать?
— Скорую надо было вызывать.
— Ну так давай вызовем.
Я промолчал.
— Вызови, пожалуйста, — попросила она.
— А сама что?
— Боюсь.
— И что мы им скажем? Что-то вкололи ей, а что не знаем?
— Прекрати мучить меня. Скажи, что делать.
— Ладно, давай позвоним. Но я не знаю, сколько они будут добираться. Может, проще будет просто донести её, не знаю, до травмпункта?
— И как мы это сделаем?
Судорога всё сильнее сводила мозг.
— Подожди немного. Я попрошу машину у отца. Положим её в одеяло, загрузим в салон и отвезём.
— Ты серьёзно?
— Да. Какие уж тут шутки?
Мои отношения с отцом были вечным противостоянием. Это не было конфликтом поколений. Это больше походило на торг перед сделкой.
(Мы живём в такое время, когда молодые прекрасно могут понять, что мотивирует их родителей, в то время как родители поняли, как быстро взрослеют их дети и считают их равными себе.)
— Пап.
— Алло. Да?
— Мне нужна машина.
— Тебе нужно что?
— Машина, пап. И срочно. Пожалуйста. Это ненадолго. Минут на пятнадцать. Слишком долго объяснять.
— Если нужно отвезти что-то, я могу и сам.
— Нет, пап. В данном случае ты не сможешь помочь. Слушай, я тебя никогда ни о чём не просил. По крайней мере так, чтобы реально жизненно важно было. Считай, за мной огромный должок будет. Реально большой должок. Я верну машину уже через пятнадцать минут.
— Скажи только, здесь ничего криминального?
— Нет, пап. Но тут вопрос жизни и смерти.
— Хорошо. Только матери ничего не говори.
— Ещё бы я ей стал что-то рассказывать.
Закончив, я подошёл к Лене и сказал:
— Слушай, меня не будет буквально десять минут. Потребуется время, чтобы машина отогрелась. А тем временем, пожалуйста, подготовь всё, чтобы мы с тобой могли буквально за минуту взять и вынести её. Переложи в какое-нибудь большое одеяло. Собери все документы. Возьми все лекарства, рецепты и направления, которые у неё могут быть.
Странные и вместе с тем страшные слова будут, но я надеялся, что это её близкий родственник. Потому что если бы это была какая-то проходящая мимоходом подруга, заглянувшая в гости, шансов не было, что получится как-то что-то объяснить врачам.
Я выскочил из квартиры и побежал до своего дома. Через пару минут уже был в своей квартире. На пороге меня ждал взволнованный отец. Передавая ключи, он успел лишь сказать:
— Я могу спросить?
— Не спрашивай, — отмахнулся я. — Расскажу, как только закончу с этим.
Отец всё также взволновано, но с пониманием посмотрел на меня и отпустил.
Через минуту я был в машине. Завёл её и ждал, пока отогреется. Тем временем, чтобы лишний раз не думать о том, что происходит, я стал перебирать салон, убирая лишнее с сидений.
Что такое настоящий страх? Ведь человек не боится стоматолога. Не боится прыгнуть с парашютом. Не боится сдавать важный экзамен. Не боится собеседования.
Страх — это время, в течение которого тебе приходится томиться в ожидании. Страх — это домыслы человека о том, что ждёт его. И чем дольше ты ждёшь, тем сильнее страх. Чтобы отгонять страх, нужно отгонять мысли. А их отгонять можно только действием.
Когда машина была готова, я подъехал к подъезду Лены. Оставив машину заведённой и открытой, я на одном дыхании забежал на третий этаж. Лена была уже готова. Я схватил за один край одеяло и сказал:
— Берись.
Меня не было возле машины меньше минуты. Подчиняясь адреналину, мы также в одно дыхание спустили девушку и закинули её на заднее кресло, а сами сели вперёд.
Машина тронулась с места. Мы мчались по пустым улицам ночного зимнего города.
Три перекрёстка позади.
Крик.
Мокрое от пота тело на заднем сидении салона забилось в конвульсиях.
Я жму по тормозам.
— Что это, мать твою?
— Я не знаю…
Увидев девушку в приступе припадка, Лена завопила во всё горло.
— Заткнись! — крикнул я.
Я ударил Лену по лицу.
— Ты что, охуел? — крикнула она.
Я промолчал, развернулся, мёртвой хваткой схватился за руль и вдавил педаль газа в пол. Игнорируя дорожные знаки, пешеходные переходы и светофоры, я мчался на пределах возможностей.
Подъехав к центральному входу городской больнице, я остановился у ворот, заглушил машину и вышел наружу.
— Что ты делаешь? — спросила Лена.
Я открыл заднюю дверь и потянул девушку на себя, взял её на руки и побежал в сторону травмпункта. Ей становилось всё хуже и хуже.
Зайдя в травмпункт, где не было очереди, я стал стучаться в окно приёма. Было поздно. Открыли не сразу.
— Что у Вас? — спросил дежурный.
— Девушке плохо.
— Что случилось?
— Не знаю. Это был какой-то припадок. Я не разбираюсь. Похоже как эпилепсия. Откуда мне знать?
— Понятно. Кем она Вам приходится?
— Никем. С ней девушка вот.
Лена настороженно подошла к окну и сказала:
— Это моя мама.
— Документы есть с собой?
— Да.
— Хорошо, ожидайте. Скоро Вас заберут. Это не по травматологии.
Тем временем девушка на моих руках холодела. Приступы прекратились. Она казалась бездыханной.
— Ты же понимаешь, что мне дальше нельзя с вами, — сказал я Лене.
— Почему?
— В некоторых случаях даже родственников не допускают до больных. А я и вовсе посторонний человек. Тебе придётся самой дальше. Тем более, что ты не одна теперь будешь. И я всегда на связи буду.
Я пытался вроде как немного подбодрить её. Но должен признаться, у меня не было никакого желания здесь задерживаться. Все остатки моего альтруизма закончились на том, что мне пришлось как-то объясняться перед отцом и везти неизвестную мне девушку спасать ей жизнь.
Но она всё понимала. Поэтому промолчала.
Вскоре пришёл врач с двумя санитарами. Он спросил всё тоже самое. Отвечала уже Лена. Пока санитары клали девушку на медицинскую каталку, врач рассматривал документы.
— Хорошо. Мы сейчас отвезём её в предоперационную палату. Там уже решим по методам лечения. Девушка, решайте, Вы поедете с нами или доверите всё нам?
— Думаю, с вами.
— Хорошо. Тогда пойдёмте. А Вы, молодой человек, уж простите, Вам с нами никак нельзя.
— Понимаю. Лен, ты главное напиши, как и что, ладно?
Она кивнула и крепко обняла меня.
Я вышел наружу. Было настолько поздно, что уже отключили ночное освещение дорог. Я вдохнул горький холодный воздух и отправился домой. Я не представлял, как об этом расскажу отцу.