Мои родители долго спорили.
— Нет, послушай, я против, — говорил отец.
— Да почему? — спрашивала мама.
— Потому что я мужчина. Я должен вас обеспечить. Ты не должна работать. А значит, он не должен ходить в детский садик.
— Послушай, я ни за что на свете не позволила бы себе усомниться или подвергнуть сомнению твой авторитет. Ведь ты мой мужчина. Но не будь таким упрямым.
— Ну а в чём тогда вообще смысл заводить семью, если ты не можешь её потянуть?
— Сейчас другое время. Экономика рушится. И ни один мужчина не способен законным и порядочным образом обеспечить свою семью. Я хочу лишь помочь.
Отец был категоричен. Но мама была права. Время куда категоричнее. Им пришлось отправить меня в детский сад.
Мне было четыре, когда по случаю Нового года в детсаде устроили праздник. Воспитательница собрала детей вокруг, сказала всем взяться за руки и начала верещать:
— Ну что, детки? Готовы встретить Дедушку Мороза?
И под общий восторг детей, к нам зашёл ряженный дядька.
Дома мы праздновали Новый год: ставили ёлку, накрывали стол, а под утро я получал подарки. Но некоторые нюансы родители умалчивали.
Папа был скажем так за традиции. Это значит определённое отношение к власти, семье и, конечно же, Богу. Будучи убеждённым христианином, он был последовательным. И к различному роду сказкам относился негативно.
Он всегда рассказывал мне:
— Знаешь, сынок, в России так повелось, что Новый год празднуется так, как в других странах празднуется Рождество.
В качестве школы жизни в четыре года мне служили фильмы и мультики, тщательно подобранные отцом. Родительская цензура пропускала в основном христианские мультфильмы, либо кино с явно поучительным характером.
Папа не был против любого иного искусства, каким бы скандальным оно не было бы. Просто считал, что всему своё время. Когда мне нужно будет, я сам обращусь к этому и сделаю свой выбор.
Из тех фильмов, которые мне разрешено было смотреть (а таковых, несмотря на цензуру, было предостаточно), я вполне знал о том, что из себя представляет западное Рождество. Та же ёлка, плюс немного иные украшения, вроде леденцов и носков над камином.
— Эти леденцы символизируют посох, — говорил отец, — они должно напоминать о поклонении пастухов младенцу Иисусу.
Я всё знал про Рождество. Знал всё про Новый год. Знал историю, как мы к этому пришли. Более того, знал даже о зверстве коммунистического режима. Правда, только на уровне того, как они извратили новогодний праздник. О Большом Терроре и жертвах советского народа в военный период мне предстояло узнать позже. Но для ребёнка покуситься на праздник уже было проявлением жестокости.
Так вот, про Рождество и Новый год я знал всё. Кроме одного: кто такой этот Дед Мороз и причём тут Санта-Клаус?
Дома такой персонаж никогда не фигурировал. А если он и появлялся, например, в рекламных роликах, вроде той же новогодней заставки Кока-колы, то это никогда не вызывало у меня никаких вопросов. Мало ли что показывают.
И когда я увидел Деда Мороза на празднике, ожидаемо, я был в шоке. Но это ещё куда ни шло. Ещё больший шок у меня вызвало то, с каким счастьем встречают его остальные.
В четыре года я почувствовал себя каким-то не таким, а всех вокруг будто бы обезумевшими. Это можно было бы назвать психологической травмой. Но я очень быстро просто махнул рукой и успокоил себя, что, видимо, так и надо.
Обычно два варианта.
Первый вариант: у тебя эйфория от предстоящего праздника. И всё происходящее вокруг ты принимаешь как само собой разумеющееся. Ведь когда тебе читают сказку, ты не спрашиваешь: «Почему столько абсурда? В жизни ведь всё по-другому.»
Второй: ты в ужасе от происходящего.
Я оказался где-то посередине.
Мне хотелось сказки. Но я не мог наивно верить в происходящее. Без сомнений впитывать наблюдаемое – нет, не мог.
— Детки, а вы знаете, кто у нас президент?
Да. Именно с этого мы начали. С патриотического воспитания. Это потом я уже узнаю, что оно будет меня преследовать всю жизнь, начиная с ясельной группы, заканчивая последними курсами в университете, а если не повезёт, то ещё и по утрам на работе. Но в тот момент я лишь начинал с этим знакомиться.
Кто такой президент знали все. Но только на уровне того, что это самый главный и звать его Путин. Что оно на самом деле из себя представляет, в чём суть работы, в четыре года мы, конечно же, и не представляли.
Но среди знающих, но нерешительных, всегда найдётся только один бравый паренёк с очень широкой комплекцией тела, который с настолько же широким энтузиазмом выкрикнет:
— ПУТИН!
А Дедушка Мороз, естественно, подхватит благоговейным и протяжным:
— Пра-а-ави-и-ильно-о-о.
После нескольких слов о том, кто такой президент и почему он так важен для нас, мы наконец-то перешли к сути праздника.
— Дети, а вы знаете, кто я? — спросил Дед Мороз.
Интересна очередность, с которой было выстроено знакомство с персонажами. Сначала президент, а уже потом главный герой. Сразу верно расставлены приоритеты.
— Дедушка Мороз, — дружно крикнули дети.
Затем Мороз сказал несколько слов про праздник. Что-то вроде инструкции в стиле шизофренической эйфории. Чтобы не забывали, кто где и что вообще к чему.
Затем пошли наконец-то вопросы по существу.
Сказав, что:
— Новый год это время волшебства и чудес. Когда исполняются мечты.
И он начал спрашивать нас, кто кем хочет стать. Какая-нибудь условная Машенька сказала, что хочет стать врачом. Условный Игорь, что хочет стать пожарным. Одна условная Ирочка даже сказала, что хочет стать снегурочкой. Дед, ожидаемо, подумал, подожди ещё пятнадцать лет, и я готов буду взять тебя к себе снегурочкой.
— А ты, мальчик, как тебя зовут? — спросил меня Дед.
— Олежа, — сказал я.
— Кем ты хочешь стать?
— Звонарём.