В общей канве жизни особое место занимает любовь. Она толкает нас на то, что могло казаться нам невозможным. Порой это геройство, ведь мужчины любят пойти на подвиг ради женщины, хоть и по разным причинам. Но подчас вместо храбрости сильную половину человечества одолевают безумства, толкающие на необдуманные опрометчивые поступки.
У Володи в жизни всё было как обычно. Спокойно и размеренно. Он возвращался после школы домой. Хотя пришёл на уроки с большим опозданием, только к третьему. Да и оставшиеся он отсидел с трудом.
Он не был дураком, имел задатки, но давно уже не подавал надежд. Свой талант он растрачивал за даром. А учителя лишь разводили руками, глубоко вздыхали и говорили: «Возможно, из тебя что-нибудь в будущем и получится, но сейчас тебе только с Божьей помощью дойти до выпускного.»
Он возвращался домой с сумкой через плечо, как обычно пустой, по разбитым разваленным дорогам, аккуратно обходил подозрительные лужи в дорожных ямах, о глубине дна которых можно было только догадываться, и лишь думал о том,
Вернулся домой и, как обычно, бросил ботинки рядом со шкафом для обуви, а куртку кинул на него сверху, несмотря на то, что это сильно раздражало его маму и ввергало в бешенство отца, о чём те ему неоднократно давали понять.
Пройдя мимо родительской комнаты, дверь в которую за редким исключением была всегда открыта, он сказал маме тихое «привет» и получил в ответ взаимное. После чего скрылся в своей комнате, закрывшись за замок.
Он не закрывался от родителей. Когда те приходили к нему, он незамедлительно открывал. Если им что-то нужно было, им достаточно было крикнуть его имя всего один раз, чтобы он тут же являлся к ним.
Но он подросток. Ему требуется ощущение личной свободы. И покуда большинство родителей теряли контроль за течением времени и не замечали, как их дети потихоньку вырастали из пелёнок, затем школьных штанишек, а в какой-то момент и из разговоров в снисходительном родительском тоне, то его родители были совсем не такими. Они всё прекрасно понимали и уважали его желание чувствовать свободу, но только пока он уважал их самих.
Подростку так важно понимать, что он абсолютно свободен хотя бы где-то в этом мире. Хотя бы на маленьком клочке земли. Хотя бы в шести квадратных метрах. Так важно не чувствовать чужих взоров, не слышать чужих слухов, не поддаваться чужому мнению и осуждениям.
Он зашёл в комнату и закрылся на замок. Бросил на комод портфель, а себя на диван. Тот служил ему и постелью, и столовой, и рабочим столом. Взял ноутбук и начал рыться на просторах ютуба.
Всё в тот день было как обычно. Пока не пришла СМС. Та самая проклятая СМС, после которой Володя был уже сам не свой.
Сначала он не понимал, кто и что ему написал. Затем он не верил в то, кто именно и что именно ему написал. А затем он в мгновенье превратился в разъярённого буйвола, готового сносить всё на своём пути.
Он уже замахнулся, чтобы швырнуть свой телефон, но чувство вины и материальной ответственности вовремя остановили его. Вместо этого он аккуратно отбросил на мягкий диван свой телефон, схватился за стул и швырнул его в сторону окна.
Стул был не лёгким и до окна не долетел, но уже давно нуждался в замене и от удара разбился.
Но разве сломать что-то хотя бы кому-то в этом мире помогло усмирить свои чувства?
Стук дверь разбудил Володю от гнева. Он совсем забыл, что в доме вовсе не один.
Послышался мамин голос. Она спросила:
— Всё в порядке?
— Я просто упал со стула, — оправдался Володя.
Мама посмеялась и сказала:
— Ну будь аккуратнее.
И когда тень маминых ног исчезла из-под двери, Володя мог наконец-то сосредоточиться на возникших перед ним проблемах.
Гнев ослабил свою мёртвую хватку и Володя увидел сомнения. Сомнения в себе, в своих поступках, как прошлых, так и возможных, а главное в том, насколько стоит верить в то, что было написано в той злосчастной смске.
— А может она мне врёт? — спросил он, будто бы произнесённые вслух мысли способны повлиять на то, что ты чувствуешь.
Он взял телефон, радуясь уже хотя бы тому, что ему хватило ума не разбить его.
Перечитывая смску, Володя не понимал до конца, верит ли он в прочитанное или нет. Сомнения бросали его от одной мысли к другой.
Володя начал вспоминать всё то, что так тщетно пытался игнорировать. Вспоминать разговоры одноклассников и друзей за последние пару дней. Вспоминать её поведение. Он полагал, что это всё лишь драма, попытки повлиять на него.
Всё было похоже на то, что это была правда, что она не соврала. Произошло то, чего он боялся, о чём его так предупреждали все, пока он слепо верил, что всё вокруг ерунда и фальшь. Будто бы сама жизнь решила блефовать перед ним с очередной проигрышной комбинацией.
— Как же можно было проглядеть такое очевидное?! — злился на себя Володя.
Осознав наконец-то тщетность ситуации и невозможность вернуть всё вспять, он решил, что есть явная возможность решить в моменте хотя бы текущую ситуацию, где-то что-то повернуть в механизме жизни, чтобы он стал работать на его стороне.
Володя позвонил Артёму (своему лучшему другу и по совместительству однокласснику).
История их дружбы была грубой и неровной. Они нередко легко разменивали дружбу враждой и обратно. Бывало это происходило из-за глупостей и неловких грубостей, но куда чаще они ссорились из-за серьёзных разногласий, как во взглядах, так и в банальных бытовых нюансах.
Артём ответил не сразу. Заставил томящегося в собственных сомнениях друга ждать. А в его состоянии время течёт куда медленнее и каждая секунда отбивается в точности в такт его ускоренному сердцебиению.
— Да?
— Ты чо так долго?! — закричал Володя.
— В смысле долго? Нормально.
— Я прождал тебя… не знаю…
— Володя, успокойся. Я не обязан таскаться с телефоном в руках всё время.
— Да как…
— И уж тем более отвечать на твои звонки сию минуту, как только того захочешь ты.
— А если со мной что случилось?! А что если мне нужна твоя помощь? А? Ты не думал над этим?
— Я не долго отвечал. Вполне достаточно.
— Да мне всё равно.
— Знаешь, если у тебя реально что-то настолько срочное, что ты сейчас мне тут истерику закатываешь, странно, что ты решил ещё больше времени потратить на пустую болтовню о том, быстро я ли или не быстро ответил на твой звонок.
— Это уже так…
— Это уже так… Понятно. Ну так что? Тебе есть что мне сказать или я могу вешать трубку?
Наступило неловкое молчание. Володя в бешенстве молча стоял и в очередной раз сдерживал себя от того, чтобы разбить телефон.
Его терзали противоречащие чувства.
С одной стороны его сильно обижало, что друг не проникается бедой своего друга. А с другой стороны он понимал, что на то он и лучший друг, что и относиться к нему нужно по-лучшему, а не так как получилось.
С одной стороны хотелось разбить телефон ко всем чертям. С другой стороны стоит ли эта ситуация того?
С одной стороны он не хотел сидеть на этих качелях и чувствовал, что сам виноват в этом в определённой степени, ведь просто можно было на них не садиться. А с другой стороны, что уже поделаешь, когда ты сидишь на них и тебя уже херачит по кругу солнышком.
Володя сказал:
— Да, мне есть, что сказать. Я сейчас приду.
И повесил трубку.
Володя выбежал из комнаты. Вихрем пронёсся через коридор. И накинул на себя одежду в том же порядке, что и снимал.
— Ты что, уходишь? — спросила мама.
— Да.
— Ты же только вернулся.
— Ну и что?
Мама вышла из своей комнаты, посмотрела на сына и спросила:
— Что-то случилось?
— Нет.
— А ну посмотри на меня.
Володя недовольно посмотрел на маму. Так, чтобы просто отстала.
— Точно всё в порядке?
— Ну да, да, мам. Всё отлично.
— Какой-то ты не такой.
— Как скажешь.
— А куда собрался?
Прогулы в школе нуждаются в блестящих лживых историях как для учителей, так и для родителей, чтобы у тех не возникло желания созвониться друг с другом. Так что Володя научился изворачиваться быстро и правдоподобно.
— Я просто, похоже, телефон забыл в школе. Вот и переживаю, мам. А так ничего страшного.
— Как это ничего страшного? — возмутилась мама. — А вдруг украли? Ты уверен, что в школе оставил?
— Да, мам, ничего страшного, не переживай. Я даже скорей всего подозреваю, где его оставил. Всё, прости, мне надо бежать.
Володя чмокнул маму в щёчку. Никогда до этого он такого не делал. Чёрт его знает, что его сподвигло. Возможно, чувство, что нужно было как-то маму успокоить хотя бы чем-то. Например, жалкой пародией на сыновью любовь. Но у матери от этого только больше вопросов возникло.
Артём жил в двух кварталах от него.
Чаще всего, если Володя всё-таки решал прийти в школу вовремя, то по пути заходил за Артёмом. Володя был воплощением пубертатной прокрастинации. Поэтому этот путь обычно занимал в пределах десяти минут. Но в тот день он был возле дома Артёма уже через пару минут.
Володя подбежал к подъезду и хотел уже было набрать номер квартиры. Резко передумал, отошёл от подъезда в сторону и позвонил Артёму. А когда тот ответил, – что иронично, намного быстрее, чем в прошлый раз, – сказал:
— Я подошёл, выходи.
Артём не стал испытывать терпение друга, если там вообще что-то ещё осталось, и был у подъезда уже через минуту. Он подошёл к Володе и пожал ему руку, ничего не сказав.
— Где они? — спросил Володя.
— О чём ты?
— Не притворяйся, ты знаешь о чём я.
— Кто они то? Объясни мне нормально.
— Аня. Где она?
Артём сморщил лицо и посмотрел в сторону.
— Говори! — крикнул Володя. — Я знаю, что ты знаешь.
— Зачем тебе это? — спросил Артём. — Для чего? Что ты получишь от знания, где она и с кем она?
— А это уже не твоё дело.
Артём был в отчаянии. Не знал, что делать. Чувствовал себя между молотом и наковальней.
Не выдержав молчания, Володя сказал:
— И кто ты после этого? Друг? Вот прям друг, да? Покрываешь какую-то шкуру, которая тебе ничего не должна, чтобы что? Чтобы честь какую-то свою сохранить? А свою честь как друга не хочешь сохранить?
— Я молчу не потому что покрываю её, а потому что не понимаю, зачем тебе это.
— Надо.
— Это не ответ.
— А что ты хочешь услышать?
— Я хочу услышать, что ты поступишь адекватно, а не на эмоциях.
Володя попытался что-то сказать, но Артём перебил его:
— И только не надо мне сейчас ничего говорить. Я вижу. Ты на эмоциях. По другому и быть не может. Я не скрываю, я знаю, где она и с кем она. Но как я тебе могу сказать, если хер тебя знает, что будет дальше.
— Ну совершу я глупость, и что? Твоя забота тут какая? За друга печёшься? Или боишься, что что-то страшное случится, а обвинят в этом тебя? Ты ручки чистыми хочешь оставить, вот что.
— Не говори глупостей.
— А знаешь, я ведь знаю уйму людей, кто знает, где она сейчас. Такая проблема будет её найти, думаешь? Я может пришёл сюда, чтобы тебя проверить, какой ты друг на самом деле.
— Слушай, ты столько гадостей уже наговорил мне, что я уже начинаю сомневаться, нужна ли мне вообще такая дружба. Меня как друга он решил проверить. Замечательно. Ну и что? Проверил?
— Проверил.
— Всё? Это всё, что ты хотел? Я тогда пойду?
— Стой.
— Что?
— Проведи меня к ним.
— Что?! Ты совсем уже? Всё, давай, пока.
— Нет, я серьёзно. Я знаю, что они у Ильи. И я знаю, что она там с Максом.
— Откуда?
— Это уже не твоё дело.
— Так и зачем мне тогда помогать, если это не моё дело?
— Но ты же счёл, что не моё дело знать, где она и с кем. Не сказал же мне. Да, Артём? Не сказал ведь. Вот и я не скажу тебе, что не твоё это дело.
Артём устал. Весь этот разговор казался ему затянутым. А «проверки» лишь тяготили его. Ему хотелось лишь поступить правильно. А теперь казалось, что он был на верном пути в обратную сторону.
— Знаешь, что, друг? — сказал Володя. — Ты прав. Возможно, я не прав в своём поведении. Слишком жестоко было требовать от тебя беспрекословной верности мне, пренебрегая обещаниями другим. Как можно было бы требовать от тебя верности, если ты не смог бы сдержать слово с другими. Извини.
Артём махнул рукой. Будто бы говорил: «Не бери в голову». Но чувствовал в этих словах подвох. Он хорошо знал Володю. У того так просто эмоции не отступают.
— А теперь, — продолжил Володя. — Прости, что требовал слишком многого от тебя как от друга. Но прошу, правда, поступи как лучший друг.
— Чего ты хочешь? — спросил Артём.
— Проведи меня к ним.
— Нет! Володя! Нет!
— Не поступай так со мной! Будь лучшим другом до конца! Без всей этой грязной фальши, которой мне и без того хватило от всех этих ублюдков!
— Володя… Боже…
— Ну Артём.
— Ты вообще понимаешь, в какое неловкое положение меня ставишь? Понимаешь, насколько ты меня подставляешь этой просьбой? Я же знаю, что ты будешь делать. Я знаю, что ты, мать твою, неуравновешенный придурок! Будет, блядь, скандал! Ты придёшь и устроишь дурдом, который ничего не изменит, а лишь испортит отношения между всеми. И кого будут во всём все винить? И ты, и Аня, которая доверилась мне, и Илья, и Макс, и вообще добрая половина нашей школы и значительная часть нашего района. Меня, Володя, и только меня! Но тебе насрать, сука! Ты просто хочешь… Ах! Я не могу. Володя… Пошёл ты к чёрту.
— Ой-ой-ой. Расплакался. Видите ли бедненький опять разволновался на счёт своей репутации. Что тебя волнует? Школа? Да с тобой половина одноклассников не здоровается. Не говоря уже о параллели. А ты беспокоишься о том, что они о тебе подумают? Про район заговорил. А ты в этом районе, кроме как от дома до школы и обратно сходить, вообще бываешь? Кого ты знаешь из районных пацанов? Кого-нибудь с других школ? Ты же, кроме как в комп рубиться, ничерта не делаешь.
— Ты больно дохера чего делаешь, я смотрю.
— Причём тут это? Кто из нас двоих расплакался на счёт репутации в районе? Ты, а не я. Мне вообще глубоко наплевать, что обо мне думают другие школьники. Мне наплевать на мнение учителей и родителей то, какое уж там об одноклассниках.
— Я не хочу, чтобы меня в чём-то обвиняли.
— Слушай, бедняжка, а ты обо мне подумал?
— ?
— А обо мне ты подумал, Тёма? Как со мной поступили? Оказывается, что все знали о том, что Аня гуляет с Максом у меня за спиной. Все, включая тебя, моего лучшего друга. И я ничего не знал об этом. Ты просто поставь себя на моё место. Каково тебе было бы? Кто больше в статусе жертвы должен быть?
— Ладно.
— Что ладно?
— Как скажешь.
— ?
— Пошли.
— Куда?
— Ну, к Илье. Куда ж ещё?
— Ты серьёзно?
— Не хочешь?
— Нет, нет, хочу. Но почему ты вдруг передумал?
— Да ты меня просто достал. Мне уже насрать, что ты собираешься делать.
Володя почувствовал вину.
Теперь, когда ему удалось добиться желаемого, пылающие чувства отринули. Теперь он мог взглянуть на себя, на своё поведение и отношение к лучшему другу, со стороны, трезво и рационально. Это была не просто вина. Это был стыд вперемешку с сомнениями.
— И что ты собираешься делать? — спросил Артём.
— В смысле?
— Как мы по-твоему попадём на эту вечеринку? И что мы будем делать потом? Просто как и что ты собираешься провернуть?
— Давай так. То, что произойдёт потом уже, тебя не касается.
— Хорошо, как ты планируешь попасть на их вечеринку?
— Всё просто. Ты позвонишь им в домофон, скажешь, что это ты, проведёшь меня, а там уже останешься в стороне и вовсе снаружи, а дальше, как я уже сказал, тебя не касается.
— Замечательно. Сделай то, что тебя не касается. Просто прекрасно. Тебе же вообще плевать на то, на сколько ты меня подставляешь.
— Не начинай.
«Все классы как классы, только вы одни непонятно что.» — Так скажет любой учитель про любой класс.
Но даже будучи ещё неокрепшими умами, все они прекрасно понимали, что это фальшь, эмоция, токсичная попытка навязать своё мнение, вразумить, как-то повлиять. Будто это хотя бы когда-либо работало.
Их класс был особенным. У них не было такого, чтобы кто-то был в центре внимания, а кто-то лохом.
Ролевая модель – это когда человек меняет свою роль в зависимости от ситуации. Но так, чтобы группа людей могла быть достаточно гибкой и меняться в своих ролевых играх, это уже что-то новенькое.
Сегодня ты лох, завтра в центре внимания, и это обычное дело было для них.
Илья был самым большим примером этого. Во всех смыслах. В школе у него самым большим было всё: рост, вес, глупость и даже то, о чём вы подумали.
Это не может не вгонять в комплексы. Если ты какой-то не такой как все, если ты белая ворона, ты будешь задаваться вопросом: что со мной не так. И то, что должно было добавить тебе гордости, становится шрамом на душе.
Он всегда был таким. С первого класса. Но в начальной школе его все шпыняли. Именно потому что он был другим.
Но Илья был единственным пацаном в классе, у которого родители всё время были в разъездах по командировкам. Так что этот скромняга гигант часто проводил вечеринки у себя на дому.
Это не могло не расположить к себе ребят. Очень скоро он стал, скажем так, популярен. Хотя все те же комплексы, что были с ним в детстве, не покидали его уже и детиной повзрослевшей.
Он жил всего в шести – семи кварталах от Артёма. Дойти до него можно было не потратив и десяти минут.
Какое-то время ребята прошли молча. Артём был утомлён язвительной болтовнёй друга. А Володя закипал от эмоций настолько, что едва сдерживал нервный тремор. Но вот пройдя пару кварталов, Артём спросил:
— Ты скажи мне только, Володя, зачем всё это?
— Ты о чём? Я же тебе сказал уже всё.
— Да я не об этом. Вот придёшь ты, сделаешь скандал, может, справедливость восторжествует, по крайней мере в твоём представлении, а дальше что?
— Не знаю, на душе легче станет и всё.
— А ты уверен? Ты книжки читал? Фильмы смотрел? Хоть где-нибудь месть давала чувство успокоения?
— Да, я достаточно повидал, месть многое решает даже в художественных произведениях. Это в дешёвых блокбастерах клише на клише, в том числе когда говорят, что дальше мести только пустота. А настоящее искусство, основанное на жизни, в голос говорит только об отпущении. Так что не надо мне тут загонять. Не говоря уже о том, что настоящая жизнь говорит нам обратное. Посмотри на великих. Чем они отличаются от остальных? Обидой. И только обидой. Они никогда не прощали и делали всё исходя из того, что с ними поступили не по совести. И меняли мир под себя.
— И кого ты хочешь мне в пример привести? Какого-нибудь Гитлера, которого обижали учителя и девчонки, поэтому он решил перерезать целый народ?
— Да хоть и Гитлер, и что с того? Да хоть Пабло Эскобар. Тоже животное. Но ты их знаешь, а про хороших парней ты ни черта не знаешь. А Марк Цукерберг что? Основал Фейсбук, потому что тёлка бросила, сказав, что он мудак какой-то. И что? Изменил мир, а мотивом было что? Не спустить с рук поступок какой-то суки, чьё имя уже никто не знает и не помнит?
— Всё равно пример неправильный ты приводишь.
— Почему это?
— Те, о ком ты говоришь, пускай это будет крутой программист или немецкий диктатор, неважно, все они держали обиду, но не шли мстить, а сублимировали её во что-то другое, в изменение мира. А ты что? Ты обиженный на тёлку, которая даже тебе не является кем-то по факту, сейчас идёшь разбираться туда, куда тебя даже никто не звал, чтобы что? Что ты поменяешь в этом мире сейчас? Ты идёшь основывать какую-то новую крутую технологию или подпольную политическую партию? Нет. Ты идёшь устраивать истерику на вечеринку будучи незваным гостем.
— Ты не прав. Я думаю, ты не прав.
— Почему? Потому что у тебя просто аргументы кончались?
— Нет, просто ты меня запутал. Ведёшь свой диалог непонятно куда. Нет, ты меня не отговоришь. Я уверен в том, что делаю. А если я сейчас на эмоциях, это ничего не значит, кроме того, что я просто неспособен аргументировать. Для аргументации нужен свежий ум.
— Как и для плана, и действий, Володь. А для всего того, что ты делаешь, точно не нужны эмоции.
— Отстань. Даже не пытайся. Это всё бесполезно.
— И что теперь? Нам всю дорогу молчать?
— Нет, блин. Хочешь поговорить, давай поговорим. О чём угодно, но только не об этом.
— Хорошо, скажи тогда мне, в чём смысл вообще тогда?
— Я же сказал, что не хочу это обсуждать.
— Нет, в чём смысл отношений? В целом, в принципе, по жизни.
— Как это в чём? Ты сам не знаешь? Что за дурацкие вопросы задаёшь.
— Я то знаю. Да вот смысл у каждого свой, понимаешь ли. А я хочу твой послушать.
— Зачем?
— Ну ты же ради чего сейчас идёшь? Из-за отношений, верно?
— Ну в каком-то смысле да.
— Но мы оба понимаем, что отношений у тебя с ней больше не будет. А значит, что идти ради отношений бессмысленно. И если вопрос о смысле встаёт так или иначе, как мне не спросить тебя.
— Не знаю. Я не задаюсь такими вопросами.
— То есть ты не даёшь отчёт своим действиям?
— Что? Это то тут причём?
— А как?
— Я даю отчёт своим действиям. Я знаю, чего хочу. Я знаю, что я делаю. Знаю, какие последствия могут быть за это. Более того, у меня даже есть смысл. Предательство должно быть наказуемо. Это моё мнение. А ты спрашиваешь меня о смысле отношений. О каком-то высоком смысле каких-то слишком абстрактных вещей. Зачем мне это?
— Потому что ты сейчас говоришь о моменте, думаешь о момент, получается, и живёшь моментом, Володь. А фундаментально, ради чего это и зачем? Если у тебя нет понимания чего-то высокого и глобального, какой смысл тогда и во всём остальном вообще?
— Знаешь, что я думаю?
— Что?
— Вот какой смысл тебе сейчас так упираться в вопросах о смыслах? Раз уж на то пошло.
— Потому что я вижу, что ты запутался и не до конца понимаешь, что происходит и что собираешься сделать.
— И типа пытаешься направить на путь истинный, так что ли?
— Кто я такой, чтобы вообще кому-то что-то указывать. Я сам не знаю, где правильно, а где нет. Но вот что я реально хочу, так это друга отгородить от бессмысленной глупости.
— Да? А если я вижу смысл во всём, что мне необходимо, а не в том, что заботит тебя? Тебя это не волнует. Ты делаешь акцент на том, в чём и сам до конца не видишь смысла. Потому что это априори бессмысленные вещи. Как и весь это дурацкий разговор, Артём.
— Да?
— Вот как я думаю. Ты просто несёшь сейчас какую-то чушь. Лишь бы отвлечь меня. Лишь бы заговорить меня. Возможно, чтобы я одумался, остыл, переосмыслил. Давишь из себя речи о смыслах. Строишь из себя дохера философа. Хотя какой из тебя философ, а? Зациклился на одном слове и топчешься на месте.
— Послушай…
— Ой да заткнись.
Остаток пути ребята прошли молча.
Дом Ильи — это ублюдство. Результат варварских изменений города. Мало того, что построен был в девяностых со всеми вытекающими последствиями. Так ещё и первый двор на районе, решивший отгородиться от других людей чёрным забором. Первый квартал на районе, подвергшийся точечной застройке.
Ребята подошли к калитке. Артём набрал номер квартиры и тут же сбросил.
— Эй! — крикнул Володя. — Ты что? Звони давай.
— Володь, слушай.
— Я и не собираюсь! Даже не начинай, Артём. Звони! Мы же договорились.
— Я позвоню. Обязательно позвоню. Как и обещал. Но давай ещё раз. Ты точно уверен, что хочешь этого?
— Да!
— Ну давай хоть смоделируем ситуацию.
— Да на хер мне это надо?!
— Представь только, что ты туда заходишь. Она с ним в обнимку. Они видят тебя. И что дальше? Ты что-то орёшь. А они делают вид, что тебя даже не существует. А остальные, кому ты помешал на вечеринке, начнут тебя толкать из квартиры. И что тогда? Слёзы, сопли, разочарование?
— Ты чего хочешь? Чтобы я с тобой сыграл в психологический тренинг какой-то? Нет, этого не будет. Я знаю, что я буду делать. Я уже всё решил. Всё просчитал. У меня есть в голове варианты на все случаи. И вот только тебя я забыл об этом всём уведомить. Так что, давай так, если я не надавил бы, ты молчал бы в тряпочку и дальше. Так ведь? Так что представь, что так и случилось. Что я сделал всё это с чужой помощью. И отвали.
Артём махнул рукой. И набрал номер.
— Да?! — донёсся голос из домофона.
— Это я, — сказал Артём.
— Кто «я»?
— Я, говорю же. Артём.
— Какой ещё Артём?
— Одноклассник Ильи.
— А! Тот низкорослый что ли? — Артём лишь поморщился в ответ на это. — Ща, у Ильи спрошу.
Некоторое время из динамика доносился шум и вскоре прозвучал звук, означающий, что калитка открыта.
— Пошли, — сказал Артём Володе.
Затем ещё один звонок уже в другую калитку. Уже без разговоров. И тоже самое уже у двери в подъезд.
В подъезде Артём остановил Володю и сказал:
— Слушай, ты меня извини, но я до последнего буду тебе говорить. Я чувствую себя максимально херово от всей этой ситуации. И вовсе не потому что ожидаю косых взглядов, Володь. У меня такое чувство, что ты сейчас зайдёшь и совершишь какое-то дерьмо, от которого никто уже не оправится.
— Чувство? Это чувство называется «зассал», Артём. Что я могу тебе ещё на это сказать? Не ссы, Тёма.
Володя хлопнул друга по плечу и устремился бегом наверх по лестнице на пятый этаж. Все знали, что пользоваться в этом доме лифтом лучше не стоит. Артём решил подождать его здесь, внизу, у входа в подъезд.
Не прошло и двух-трёх минут, как сверху начал доноситься истошный женский крик.
Артём побежал наверх. Дверь в квартиру была раскрыта на распашку. В спешке убегали подростки прочь. Из соседних дверей торчали головы любопытствующих соседей. Артём вбежал внутрь и закрыл за собой входную дверь изнутри. Зайдя в гостиную, он увидел посреди комнаты бездыханное тело своего друга, лужу крови и ужас на лицах присутствующих.
— Вы что наделали?! — закричал Артём.
Но никто не реагировал на его крик. Вокруг были только незнакомые лица. Вряд ли кто-то из них вообще знал Володю.