У нас на районе жил один парень с очень плохой репутацией.
Впервые я с ним познакомился, когда мне было десять лет. Знакомством это слабо назовёшь. Скорее столкнулся с ним.
Я шёл в школу через двор его дома. А это было утро субботы. Вокруг никого. Пустые дома, пустые дворы, пустые улицы.
Он появился внезапно. Просто возник из неоткуда.
— Привет, постой.
Он остановил меня, прихватил за руку.
— Мне спешить надо, — робко сказал я.
— Да подожди. Мы же быстро. У тебя мелочи не найдётся?
— Нет, нету.
— Да ладно, кому ты рассказываешь. Ты же в школу идёшь. Вы всегда с собой таскаете мелочь на буфет.
Я стал отнекиваться, а он настаивать. Мы играли в игру, кто кого переубедит. И я стоял на своём до конца. Но тут за его спиной не образовался таким же чудесным образом огромный бугай в три раза выше меня и во столько же раз шире. И его аргументы были куда убедительнее:
— Ты чего жмёшься, щенок? Выворачивай карманы!
А так получилось, что всё то утро я ходил по квартире и точно также вымаливал мелочь у родителей. И не ради буфета. А потому что хотел купить колу. Как раз в ларьке неподалёку от дома этого парня. Потому что там было дешевле. А оставалось мне до него идти считанные минуты. Обидно!
В общем, я сунул руку в карман и попытался взять как можно меньше мелочи. Но я растерялся и вытащил около десяти рублей. Попытка вернуть обратно пару монет обернулась неудачей:
— Да ладно, давай, раз уж вытащил, — сказал этот пацанёнок.
Вот и вся история моего знакомства с ним.
Через пару лет я вновь с ним столкнулся. А тогда, возвращаясь без денег, я проклинал себя, что пошёл безлюдными дворами. Я зашёл за другом, с которым вместе пошли в школу. Рассказал ему о случившемся. Оказалось, тот знал о нём.
— Странно, — сказал он. — Он же дрищ. Ты мог бы просто побить его.
Да. А мог пойти не дворами, а улицами. Мог бы и просто пройти мимо. Но вместо этого стоял пару минут и разговаривал с ним. Наверное, я полагал, что смогу убедить его, что с меня нечего трясти. Воспринял это за словесную дуэль, в которой я нечестно проиграл. Зато это стало мне уроком. В следующий раз в подобных ситуациях я ускорял шаг со словами, что я спешу.
А теперь, пару лет спустя, я уже учился в седьмом классе.
Тогда мало у кого был свой комп дома. Чаще всего после школы мы отправлялись в компьютерные клубы, поиграть.
Как и в любом деле, и здесь были свои категории. В доме, где жил этот отморозок, был клуб эконом-класса. Самые старые системники со стеклянным монитором в огромном белом кубе. Даже тогда это выглядело скорее как музей антиквариата, а не молодёжный клуб. Но час игры там стоил нам десять рублей, а в местах получше от тридцати до пятидесяти. Для детей из неблагополучной семьи выбор был очевиден.
Обычно это выглядело смешно. Всего десять компов, за каждым из которых выстраивалась очередь. По двое – трое детей смотрели, как играет кто-то другой.
Как зовут того инвалида на голову на побегушках у отца алкоголика? Не знаю. Даже никогда не задавался таким вопросом.
Его общение со всеми всегда было вызывающим. Он просто брал и делал. Подходил и начинал говорить, опуская приветствие и какие-то наводящие вопросы. И в тот раз было точно также.
На выходе из клуба, мы с другом решили срезать через двор и наткнулись на нескольких ребят, которые между собой о чём спорили. Мы решили обойти их стороной за тридцать метров, чтобы не оказаться втянутыми во все эти дворовые разборки. А то было у нас пара случаев, когда мы были втянуты в драки как пролетающие мимо чёрной дыры объекты. То есть не имея никакого отношения к происходящему.
Вдруг наш общий знакомый внезапно добежал до нас и обогнал.
— Пацаны, постойте, — сказал он.
Я невольно обернулся, чтобы убедиться, что за ним не бежит орава верных ему подростков. Это решило бы для меня, что делать, остановиться и выслушать или вмазать ему по носу и бежать без оглядки. Возможно, будь он не один, я почувствовал бы облегчение. Но он был один. Пришлось слушать.
— Что такое? — спросил мой друг.
— Мне нужна помощь.
Мы лишь закатили глаза и сделали вид, что спешим.
— Мне действительно нужна помощь. Кое-что домой перетаскать. Никто не соглашается.
— Если уж твои друзья не соглашаются, почему мы должны?
— Я могу заплатить. Каждому по сто рублей. Что думаете?
— Сто рублей? В чём подвох?
— Ни в чём.
— Почему твои друзья не хотят? Даже за сто рублей?
— Не знаю. Это лучше их спросить.
— Ну ладно. Пойдём, посмотрим.
— А, только вот… эм, машина… она это… поздно приедет.
Звучало странно, но мы поверили.
Мы пришли в обусловленное время в обусловленное место. Он встретил нас и сказал:
— Пойдёмте.
Он шёл впереди. В руках у него была монтировка.
Компьютерный клуб был в подвальчике и находился за хрупкой деревянной дверью, которую оказалось легко снести обычным ломом.
— Ты что творишь?! — крикнул мой друг.
Тот резко развернулся, бросил лом на землю и ухватил обеими руками моего друга, затыкая ему рот:
— Заткнись, долбоёб, — шёпотом сказал он. — Какого чёрта ты орёшь?
Мой друг тут же вырвался и с размаху ударил его по лицу. Попал прямо в ухо. Я ещё тогда подумал: — Бля, в точности как в «Бойцовском клубе». Забавно.
Тот попытался сдержаться от боли и не кричать. Теперь уже обеими руками он затыкал рот себе. И когда боль стала притупляться, он заговорил:
— Послушайте, либо вы сейчас идёте со мной, либо я сдам вас с потрохами.
— Сдашь? — возмутился я. — Кому?
Но мой друг был куда красноречивее. Он был куда крупнее этого отпрыска неудачного сексуального опыта двух бомжей. Он просто ударил его по лицу ещё раз. На сей раз уже в челюсть. А когда тот схватился за монтировку, мы просто отбежали в сторону и разошлись по домам, восприняв случившееся за недоразумение.
На следующий день, когда я был дома, нам постучались в дверь. Открыла мама. Там были двое полицейских. Мужчина старший лейтенант и женщина младший лейтенант.
Они поздоровались. Представились как предписывает им то закон. И попросили войти внутрь. Сказали, что им нужно поговорить со мной. И желательно в присутствии родителей.
Оказалось, что этот придурок рассказал о своём плане всем пацанам во дворе. И каждый, зная его лучше нас с моим другом, послал его ко всем чертям. Поэтому, когда на следующее утро ограбление оказалось уже в распоряжении участкового, тот тут же пошёл по дворам, расспрашивая всех. Найти преступника оказалось делом пятнадцати минут. В его квартире нашли все компы целыми и невредимыми. А так как он уже неоднократно прогуливался по коридорам правоохранительных органов и ставился на учёт, на сей раз он уехал далеко и надолго. Но решил в последний путь зацепить ещё и нас.
Я рассказал всё, как было. И обвинений нам никто никаких не предъявлял. Тем более, что владелец этого клуба хорошо знал нас. Даже поручился за нас. Более того, он был хорошим приятелем деда моего друга. И о том, что он мог нас в чём то обвинить, и речи идти не могло.
Но наш участковый насмотрелся на районную чернь и не был человеком благосклонным. Он скорее был врачом скорой помощи, выезжающим на вызов к молодому человеку с тяжёлым отравлением и заведомо считающем его наркоманом или пьяницей.
Мы встали на учёт. Ни за что. Просто из-за лжи какого-то там кретина, заслуженно отбывающего теперь свой срок.
В тот вечер мы просидели с мамой на кухне где-то около часа после того, как ушли полицейские. А может и не час, а минут пять. Время весьма субъективно.
Мы молчали и смотрели в разные стороны. Потом она встала. Направилась к выходу. Остановилась напротив двери. Мне показалось, что она хотела было уже что-то сказать мне. Вдохнула. Но ничего. Выдохнула. И вышла.
На следующий день она мне сказала только одно:
— Ты разочаровал меня.
Сначала это упало камнем в груди. Но быстро отлегло. Ведь я не чувствовал за собой вины. Более того, мысль о том, что меня безвинно в чём-то обвиняют ещё и родные, скорее подкрепляло во мне обиду.
О случившемся узнали в школе. Узнали не только учителя, но и ученики. Оказывается, длинный язык бывает не только у малолеток, но и у взрослых тётенек в костюмчиках.
Кажется, самой последней обо всём узнала наша классный руководитель. Она решила устроить нам показательную взбучку. Собрала всех одноклассников и предложила каждому высказаться по этому поводу.
И тут начался настоящий театр.
Парни отказались что-то говорить. Ведь они жили в точно таких же дворах. Они знали уличный нрав. И не могли возмущаться нашим поведением. Потому что на нашем месте они могли бы учинить и похуже.
В основном поочерёдно вставали девочки и говорили какие-то слова сожаления. Мол, как жаль, подающие надежды парни, а так поступают. Причём чем отдалённее от коллектива человек, тем более сумасшедшую ерунду он говорил.
А потом встал наш местный ботаник, которого периодически избивали то в школьном туалете, то во дворе всякие мальчишки на три – четыре года его младше. Он выступил с целой бравадой. Будто бы он почувствовал себя великим поэтом выступающим на поминках наших погубленных судеб. От такой ерунды скучно стало даже классному руководителю, которая в какой-то момент начала настолько демонстративно вздыхать и зевать, что этот трёхочковым герой наконец-то заткнулся.
Мы же с другом сначала были замкнуты. Всё это нам казалось странным и непонятным. Ведь мы ничего не совершили, а нас ругают. Хотя в нашем представлении, нас и вовсе стоило бы похвалить.
Но чем дольше продолжался этот фарс, тем смешнее нам становилось. Сначала мы тихонько хихикали. Скорее даже демонстративно, чтобы дискредитировать происходящее. Но с выступлением этого одинокого ботаника нам стало настолько смешно, что мы уже пытались сдерживать смех. Но поглядывая друг на друга, мы лишь сильнее ржали.
Вот и получается, что в тот день двое красных как помидоры парня едва не обоссались от коллективного поругания. Потому что всё это вышло из-под контроля.
Когда мы стали слышать обвинения уже на уроках от других учителей, мы только закатывали глаза и делали вид, что учителя не существует.
Но в этом всём был и плюс. Вряд ли кто-то посмеет лишний раз что-то высказать парням с учётом в полиции.
Учителя нас ругали недолго. Да и ругали за что? За запятнанную каким-то образом репутацию школы? Хотя я лично знал дюжину парней из старшей школы, кто привлекался правоохранительными органами за те или иные мелкие преступления. Поэтому об этом быстро забылось. Работа учителя тяжёлая и она не могла ждать, когда все вдоволь на нас сорвутся.
А вот школьники ещё долго помнили. И мы даже стали своего рода «блатными». Хотя, конечно, ни черта не понимали в том возрасте, о чём могла идти речь.